«СП» познакомился с выпускником ФАЛТа 1991 года Сергеем Сусловым, а точнее — с профессором, заместителем заведующего кафедрой математики Свинбурнского технологического университета (Австралия).

Начало пути

Школу я закончил в Ульяновске в 1985 году — обычную, без всяких уклонов. Получил золотую медаль. Активист, комсомолец — всё обычно для того времени.

Встал вопрос, куда дальше. В школе я поступил по совету родителей в ЗФТШ — и повыигрывал кучу олимпиад. Дошёл до Всесоюзной по физике, но там не блеснул. Зато появился азарт: говорите, Физтех — крутое место, не для слабых и сильнее его нет? Ну, давайте попробуем. Взял и поступил.

С небольшим приключением, правда: с письменного по физике меня чуть не выгнали. Со мной там два местных парня поступали, и экзаменатор их, видимо, в лицо знал и рассадил на разные ряды, чтоб не списывали (одного — впереди меня, другого — сзади). Сижу я, пишу, «не разгибая головы» (помните ещё эту физтехпесневскую фразу?) — и тут меня кто-то по плечу сзади шарах! Так неожиданно, что я за это плечо машинально схватился, а там — записка. И шёпот сзади: «Передай».

И тут же ко мне экзаменатор подлетает: вставай, выходи, дай сюда! Я глазами захлопал, протягиваю записку. Тот прочёл, на меня посмотрел, потом на соседей моих — узнал: «А, это вы… Ну, ладно, ещё раз замечу — всех троих выгоню». Такая вот история.

Что по краю прошёл, только потом дошло, перед собеседованием. И занервничал: баек про это дело тогда уже много наслушался. Подумал: сейчас мне этот экзамен и припомнят, попросят ведро ртути на пятый этаж поднести или вакуумной акустикой заняться в свободное от учёбы в Физтехе время (про «правильный» оборот «на Физтехе» я тогда ещё не знал).

Захожу, жду подвоха, а там Юрий Иванович Хлопков. «Здравствуйте, Сергей, — говорит, — а мы вас давно ждали. Вот вам направление на отработку. Надо подшефному детсадику помочь в Жуковском». Я так и не понял, в чем подвох, бумажку взял, поблагодарил и вышел.

Потом уже узнал, что никакого подвоха не было. Оказалось, что вступительные экзамены я сдал хорошо: третья сумма баллов на курсе, так что про случай на экзамене никто и не вспомнил.

Первая сессия

Спрашиваете, была ли у меня цель в жизни тогда? Была, и очень простая: сначала коллоквиум по матану сдать, а потом сессию досрочно — и домой! Незадолго до поступления на Физтех у меня в Ульяновске девушка появилась, так что было куда спешить. В итоге первую сессию я сдал досрочно и героем полетел домой.

Хорошо помню, как в очереди за авиабилетом в трансагентстве на Гагарина стоял. Можно было бы и на поезде, но это ведь так долго!

Приехал домой, а там мой школьный товарищ в политехе местном к экзамену по механике готовится. Ну, и попросил он меня: «Пошли вместе, я в туалет выйду, тебе задачку спишу, ты решишь». На том и порешили. Вышел он — и даёт мне задачку про разлёт бильярдных шаров, ну, прям очень похожа на ту, что я сам на экзамене неделю назад решал. Настрочил я ему решение и жду его победно-благодарного возвращения. Через какое-то время выходит:

— Ты чё мне написал?! Чё такое J?
— Как что? Момент инерции.
— Какой ещё момент? Мы этого не проходили.
— Но шары ж катятся...
— Да катись ты сам!

В следующий раз мы встретились только через три года — после того, как товарищ мой на Черноморском флоте отслужил. Простил со словами: «Ладно уж, если б не ты, в Крыму никогда б не побывал».

На следующее утро я впервые в жизни проснулся за границей

В 80-е годы поговаривали, что в Ульяновске будут открывать филиал ЦАГИ, и это определило мой выбор факультета: ФАЛТ. Думал: вот закончу, вернусь в родной город и буду там научную целину поднимать на новом месте и с хорошими перспективами роста.

Вообще, эта идея о возвращении туда, откуда приехал, у меня возникала периодически, но, по издёвке судьбы, возвращаться на старое место мне до сих пор никогда не приходилось. К моменту моего окончания Физтеха в 1991 уже случилась перестройка, упала Берлинская стена, комсомол перестал быть обязательным и превратился в клуб будущих капиталистов, которых до этого сам клеймил позором. От планов филиала ЦАГИ не осталось и следа.

С моим красным дипломом можно было бы остаться в ЦАГИ в Жуковском, но для этого надо было «жениться на прописке», а я к тому времени уже имел другие планы. Случай, а точнее — знакомство с отцом одного из дипломников моего шефа (Вани Стрешинского), который работал в КБ Антонова, привёл к тому, что я распределился в Киев, где мне, по соответствующему советскому закону о молодых специалистах, официально пообещали прописку и отдельное жилье.

Ни того, ни другого, конечно, не дали, и я полгода прожил нелегально в «шахтёрской» общаге. Нелегальность эта имела вполне осязаемое выражение: такие вещи, как сахар, мыло и водка, продавали по талонам, а те выдавали по прописке, которой у меня не было. Так что, несмотря на то что я уже вполне сносно научился говорить «полуниця» (тест, выявляющий скрытого кацапа), моё общение с местным общажным обществом было очень ограничено, поскольку на предметы, одухотворяющие общение, в ближайшем винно-водочном я мог смотреть только издали.

А потом случилась Беловежская пуща, и на следующее утро я впервые в жизни проснулся за границей…

В Киеве из знакомых у меня было только несколько однокурсников, все родственники остались в России. А ещё через месяц в моем советском паспорте появился штамп «Громадянин Украiни». Когда паспортистка его ставила по требованию отдела кадров, то заметно нервничала: «штамповать» паспорт можно было только при наличии прописки, а её мне так и не дали. В горсовете сказали: «У нас артисты балета в очередь за пропиской стоят годами, а тут инженер из Москвы». В итоге штамп больше походил на кляксу, как бы подчёркивая, что настоящего громадянина из меня не выйдет.

Клякса оказалась пророческой: через три года паспорт у меня украли (машину, в которой мы путешествовали по Франции, ограбили — но это отдельная история), и восстановить его без украинской прописки было невозможно. В итоге я снова стал российским гражданином — по месту последней прописки. Воистину — не было бы счастья, да несчастье помогло! Но это случилось четыре года спустя, а тогда, в 91-м, было о чем призадуматься. Но опять помог случай.

«Жениться на прописке» — это, конечно, физтеховский жаргон того времени. И означало это выражение — заключить фиктивный или полуфиктивный брак с местной девушкой с целью получения подмосковной прописки. Для меня это не было опцией, поскольку девушка у меня уже была, но неместная.

Штаты: осторожно — физтех!

Один из моих друзей-однокурсников (Олег Васильев) после окончания Физтеха поступил в аспирантуру в Штатах. Через несколько месяцев про Физтех там знала вся инженерная школа, поскольку студентов, которые могли бы опубликовать научную статью в первые месяцы аспирантуры, там ещё не видели.

В итоге я получил приглашение поступить в аспирантуру университета «Нотр Дам» тоже, и отказаться от него было очень сложно: не надо было сдавать вступительные экзамены по специальности или английскому языку, билет в Штаты оплатили, стипендию — гарантировали (в переводе на украинские купоны она была примерно в 100 раз больше, чем моя тогдашняя зарплата). Физтеховский красный диплом и репутация творили чудеса! Так что переезд из одной заграницы в другую для меня произошёл вполне естественно.

Но, уезжая в Штаты, я совершенно не знал, куда еду, и вполне серьёзно полагал, что это временная поездка, которая просто даёт мне возможность посмотреть мир — возможность, которую в то время по-другому было не реализовать. Я честно считал, что после окончания аспирантуры вернусь в своё КБ, поэтому перед отъездом даже оформил долгосрочную командировку.

Но потом случились лихие 90-е, и через 5 лет возвращаться стало уже некуда. В России молодому учёному, который занимался только наукой, прожить было тоже уже невозможно, а идти в бизнес означало бы похоронить 11 лет напряжённой учёбы, отказаться от дела, которое тебе нравилось и в котором ты был лучше других, и начать не свою игру в догонялки с теми, кто к середине 90-х уже знал, как выживать на жёсткой карусели бизнеса по-новорусски. Я не видел в этом смысла.

Новый мир, прежний нрав

Приехать на Запад 25 лет назад означало оказаться в совершенно другом, незнакомом мире. Каждый день приносил маленькие открытия. Судите сами (и оцените, насколько изменилась жизнь в самой России за эти четверть века).

В самолёте по пути в Нью-Йорк я обнаружил, что кран смесителя в туалете может открываться поворотом одного рычага, а не откручиванием двух вентилей. Причём не надо пытаться свернуть рычаг на все 360 градусов. Более того — нажатие педали смыва вовсе не означает взрывной разгерметизации самолёта, и не обязательно пытаться выковырять кислородную маску из потолка перочинным ножиком (ножи и вилки в самолётах потом запретили, но это не моя вина).

В нью-йоркском аэропорту я впервые понял, что в одном здании можно действительно безнадёжно заблудиться (помните фильм 80-х «Чародеи»?). В аэропорту Чикаго был ошарашен, когда нас встретил 40-летний «старичок» в шортах. Когда мне исполнилось 7 лет и родители выдали мне шорты, я, помнится, устроил скандал: «Я вам что, карапуз пятилетний — шорты носить? Я уже в школу хожу!»

В университете увидел студентов, сидящих на полу у аудитории в ожидании начала лекции — и удивился: «Они что, все цыгане?». А вторая лекция была в здании на противоположной стороне огромного, с футбольное поле, газона: это что ж, бегом бежать вокруг, чтоб успеть? Советское «По газонам не ходить!» тогда воспринималась как великая догма всех времён и народов.

Американцы нас тоже узнавали постепенно. Как-то пригласили вместе с другими иностранными студентами на вечеринку. Мы пришли, общаемся — и вдруг хозяин объявляет: «Сегодня у нас в программе русские. Готовьтесь, Russians are coming!» (это американский слоган времён холодной войны.) И тут кто-то из нас из толпы отвечает: «They are here already». Повисла пауза. Потом: «Как? Я думал... Они ж все такие... Большие... Как медведи». Это был 1992 год.

Мне все это было прежде всего ужасно интересно, хотя поначалу ограничений хватало. Например, в первый год мы не имели права находится за пределами 30-мильной зоны университета (отголоски холодной войны). Да и стипендия, которая представлялась огромной, пока я был в Киеве, в Штатах оказалась довольно скромной. Но все было интересно. А главное — физтехи были на голову выше всех сокурсников по научной работе. Гордость за это объединяла нас и в большой степени защищала каждого от ощущения, что он здесь хоть и востребован, но не свой. Поначалу это было очень важно, так как в 1992-м нас в «Нотр Даме» было всего шестеро.

К тому моменту, когда я заканчивал аспирантуру, физтехов (с семьями) там было уже около 40 (с одного ФАЛТа собралось человек 10). «Жить стало лучше, жить стало веселей». Помнится, 7 ноября 1995-го отмечали годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Душевно было. Встали посреди того газона вокруг флагштока с американским флагом, взялись за руки, пошли угрюмым хороводом и затянули «Вставай, проклятьем заклеймённый...» От души пели, адресно, не как на демонстрациях в Жуковском. В отместку за то, что за полгода до этого 9 Мая они поздравляли друг друга и нас с тем, как геройски они победили 50 лет назад во Второй мировой войне. «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстояние». Надо было, видимо, уехать далеко, чтобы почувствовать в себе патриотизм.

Я никогда не уезжал из России, чтобы не возвращаться

Большинство моих нотр-дамских друзей и знакомых физтехов сейчас профессора в разных университетах. Я получил свою первую академическую позицию в Австралии в 1997-м. После 11 лет в тропиках (штат Квинсланд) переехал в Мельбурн, в технологический университет Свинбурна.

Основной объем научной работы на Западе делается в университетах, и академическая карьера здесь считается одной из самых престижных, стабильных и хорошо оплачиваемых. Она также даёт возможность много путешествовать. В последние годы появилась возможность сотрудничать с российскими учёными. Например, по одному из моих научных направлений — исследованию гидродинамической устойчивости течений феррожидкостей — я активно сотрудничаю с исследователями из Пермского государственного научно-исследовательского университета, так что в России бываю регулярно.

Мои родители по-прежнему в Ульяновске, к ним я тоже приезжаю. Мир сейчас более открыт, и тоска по Родине в прежнем понимании, когда люди, решив уехать, страдали от того, что никогда не смогут вернуться, мне кажется, дело прошлого. Я никогда не уезжал из России, «чтоб не вернуться», поэтому тоски нет. Есть воспоминания, которые дороги, но это от страны проживания не зависит — больше от возраста.

Академическая карьера за рубежом

Меня время от времени спрашивают, «когда надо менять страну». Мой ответ: когда появится ясность, зачем вам это нужно и нужно ли вообще. Имеет ли смысл уезжать работать за границей? Я могу говорить только об академической и научной стороне.

Отъезд за пределы России сейчас не самоцель, а путь построения академической карьеры, если вы в ней заинтересованы.

Дело в том, что академическое сообщество на Западе довольно консервативно. Войти в него и сделать карьеру проще всего, начав с аспирантуры на Западе. Стандартный путь: аспирантура в одном западном университете, постдок (контрактная научная работа) в другом, более престижном, затем постоянная академическая позиция — в третьем. Только постоянная позиция может стать основой успешной академической карьеры. Мой опыт показывает, что большинство из тех, кто закончил аспирантуру в России, на Западе в лучшем случае могут рассчитывать только на контракт. Это может быть работа над интересной задачей с сильными учёными, но это не карьера. Основная причина в том, что академическая карьера на Западе требует значительного профессионального разнообразия (язык, преподавание, знание и ведение административной работы, свободная ориентация в местной академической политике, а иногда и интригах), которое по сути исключено из постдоковских контрактов. При этом такая более разносторонняя подготовка обычно является естественной частью обучения в западной аспирантуре. ✈